Иллюстрации: Ксении Селянко.

          ОН сидел, развалившись в кресле, и пялился в телевизор. Надоело, – подумал ОН, – надо что-то менять, нет, надо что-нибудь совершить, или нет, лучше пойти куда-нибудь. Точно! Пойти куда-нибудь! Это гениальная мысль, как впрочем, и все мысли у него в голове. А пойду-ка я на Пробычку, – решил  ОН, –  на детскую речку, где бабушка научила его ловить рыбу. Это были гольцы, они ловились практически на всё, но лучше всего на шитиков, которые водились в этой же речке… 

          ОН сидел, развалившись в кресле, и пялился в телевизор. Надоело, – подумал ОН, – надо что-то менять, нет, надо что-нибудь совершить, или нет, лучше пойти куда-нибудь. Точно! Пойти куда-нибудь! Это гениальная мысль, как впрочем, и все мысли у него в голове. А пойду-ка я на Пробычку, – решил  ОН, –  на детскую речку, где бабушка научила его ловить рыбу. Это были гольцы, они ловились практически на всё, но лучше всего на шитиков, которые водились в этой же речке… 

          Он, наконец, вышел, вооружившись фотоаппаратом, конечно же плёночным, с черно-белой пленкой. Цифровую фотографию нельзя считать искусством, – думал ОН и улыбался собственной уникальности. Идя вдоль железной дороги, ОН жмурился от яркого солнца, на улице стояла привычная тридцатиградусная жара. Даже прохладно как-то, – пришло ему в голову, – ну конечно прохладно, на прошлой неделе было сорок три градуса, а теперь всего тридцать! Пустяки! – рассуждал ОН, считая капельки пота, стекавшие по спине. Комары вымерли, уже хорошо, мух тоже вроде не видно, – утешал ОН себя, обливаясь потом, – но вот птицы не поют, да какие-то странно-высушенные мышки иногда попадаются, – дохлые, догадался ОН. Странно как-то, да и опасно, наверное, – думал ОН. Но я же смелый и сильный! – утешил ОН себя и пошёл дальше… 

          Он дошёл всё-таки, не смотря ни на что, дошёл до своей речки. Ему не смогли помешать, ни дотошные старушки, которым было по пути, ни голодные собаки, пожелавшие его съесть. Дошёл… Как же давно ОН тут не был! Мостик железнодорожный через неё давно переделали и даже побелили, – заметил  Он.  – Да и речка изменилась, меньше она как-то стала, мистического круглого камня со звездой на дне реки не видно, а может его уже и нет давно, а может, и не было никогда… Ряской вся заросла, гольцов тоже не видать, одни лягушки. Ну и мне уже не 6 лет, – усмехнулся ОН, присаживаясь на берегу. ОН вглядывался в изменившуюся речку, тщетно пытаясь найти, тот омуток с гольцами или хотя бы остатки, того старого бревенчатого мостика, через речку, по которому можно было попасть на скрытую лесом тропинку –  короткую дорогу домой.  Ничего нет, – вздохнул ОН и побрёл дальше, – может, дойду до заброшенного моста… Шедевров-то,  пока  фотографических, ему  не попадалось, поэтому ОН пошел дальше. На разрушенном мосту как обычно отлично сиделось, болталось ногами и конеч
но думалось, о вечном…  Ну да, конечно о вечном! А ещё о поезде, который должен был, с лязгом пронестись там и раздавить, если получится, монетку, которую ОН, впав в детство, положил на рельсу.  

          Два или три фото-шедевра всё-таки попались ему в видоискатель, и творчески удовлетворившись, ОН решил двинуть домой, расплющенная и тёплая монетка уже лежала у него в кармане, а в сумке уютно устроились шишка с поваленной сосны и огромный жёлудь.  Артефакты собраны, можно возвращаться, но пойти надо заброшенной и почти забытой паутинной тропой, – решил Он. Паутинной она называлась потому, что там всегда на лицо и руки падала паутина, неприятно, но, когда хочется попасть побыстрее и покороче домой, можно и потерпеть… Вход на тропу пришлось поискать. В детстве она начиналась мостиком, которого теперь не было, а по обе стороны тропа охранялась болотами, но в такую жару они почти совсем сдались и отступили. Вход был найден сразу в нескольких местах…

          Тропа, как всегда, поражала уединением и заброшенной красотой, но вот зачем и почему ОН вышел в лес, в коротких штанишках?  Да к тому же в сетчатых кроссовках! И почему крапива такая жгучая? -недоумевал Он. Как раз сегодня ОН посмотрел по телевизору познавательную передачу про крапиву, где в сильном увеличении было показано, как крошечные, наполненные ядом  шипчики крапивы, входили в кожу человека и обламываясь, впрыскивали в человека свой крапивный яд. Теперь ОН, как естествоиспытатель, имел удовольствие на собственной шкурке, всё это почувствовать и испытать. Класс! И теория и практика в один день. Но тут, наверное, произрастал особенный сорт крапивы, этот сорт был особенно жгучим и ненавидел всё живое, что пыталось ходить по этой тропинке.  Жалилась она даже сквозь  штанишки, а они и так были короткими, и с каждым шагом становилась всё выше. Тропинка давно пропала, осталось только направление –  туда, домой. ОН мужественно продирался через заросли крапивы, она давно уже стала выше его роста, но ОН шёл и шёл вперёд! Назад поворачивают только трусы! –  возомнил о себе Он.  А крапива не пускала, жгла. Ну что ж, раз крапива так негостеприимна, – обозлился ОН, – а назад дороги нет, значит, и я могу применить оружие! Как раз поперёк дороги валялся неплохой дрын. Теперь ОН размахивал им как косой, и крапива неспешно отступала. Тем не менее, была пройдена только половина пути, а впереди крапива стояла стеной, тут давным-давно никто не ходил, очень давно, даже Он. Надо свернуть и через какие-то десять или пятнадцать метров выйти на нормальную дорогу, всё-таки решился Он. Свернуть – легко сказать! Крапива стала ещё гуще и выше, паутина прочней, солнце безжалостней, тропа явно не хотела его отпускать, ведь по ней так давно никто не ходил. Дрын-косу пришлось слегка укоротить, а также изменить тактику нападения на крапиву, теперь это шест мастера Бо. Но на середине спасительного пути, на подмогу крапиве, паутине и солнцу, подоспел какой-то вьюнок, который не хотел рубиться шестом, цеплялся за ноги и кроссовки, опутывал руки и сумку с фотоаппаратом и вообще был довольно прочным и противным растением. Шест сам собой укоротился до нужных размеров и превратился в палицу, помогая передвигаться в этих белобережских нетропических джунглях. Через почти высохшую канаву, внезапно разверзшуюся перед ним и в которую ОН чуть не свалился, нашёлся мостик из брёвен, неведомо кем и когда сделанный, может даже и им, пытался ОН вспомнить.  

          Когда, наконец, ОН выбрался на нормальную дорогу, белоснежная футболка была уже не такой белоснежной, в кроссовках было полно семян и песка, штанишки порвались в нескольких местах, ноги просто гудели от крапивных ожогов, а палица была покрыта соком крапивы и её союзника вьюнка. До дома было уже совсем близко, но спешить что-то не хочется, – подумал ОН, по-прежнему не выпуская палицу из рук. Она как-то, сама собой, стала удобной палкой, на которую удобно опираться усталому путнику. ОН пошёл другой дорогой. ОН не ходил этой дорогой, наверное, лет двадцать, а может и больше… В детстве почему-то не хватало времени ходить по ней, были другие интересные дороги, а эта не сильно интересная, ну просто дорога краем посёлка, что тут интересного…  ОН засомневался,  где надо свернуть на тропинку в заросли и выйти почти прямо к дому. Поворот нашёлся неожиданно легко, как и старая ива, про которую ОН давно забыл. Около этой ивы, они совсем мелкими, играли в индейцев. ОН всегда был Великим Змеем, потому, что дедушка сделал ему лук из орешника, который стрелял выше и дальше всех, а у других детей не было таких классных дедушек, или они были, но у них не было времени на детские игры, или может у них было время, но они не умели делать такие хорошие луки. ОН не знал почему, но лук у него был лучше всех, как и стрелы, да и вообще всё, что ему сделал дед – и сачок из марли, и удочка из того же орешника, да и вообще всё… 

          Да… Всё меняется, жалко конечно, но ничто не вечно,- подумал Он. Вздохнул, выбросил свой, ставший теперь ненужный, посох в кусты и пошёл домой… Остаётся только помнить – тихо сказал ОН. Ага, гениальная мысль, – улыбнулся ОН. Как впрочем, и все мысли у него в голове…

Белые Берега. 15 августа 2010 года.

Конец.